Вначале небольшое примечание:
Автор данной статьи Евгений Попов, г.Томск. Статья когда-то была найдена мной на сайте Mountain.ru и произвела на меня едва ли не самое сильное впечатление изо всей литературы об альпинизме. Решил выложить её здесь в честь дсятилетней годовщины тех исторических событий и просто для того, чтобы нынешнее поколение помнило и гордилось нашими альпинистами, многие из которых, к сожалению, навсегда остались там, в своих любимых горах.

Часть 1



Переиначим цитату из первоисточников недавнего прошлого: “То о чем так долго говорили томичи, свершилось – экспедиция на Эверест состоится”. Эта новость взбудоражила весь альпинистский Томск. Но оптимизм потенциальных участников срубало другое известие: число полностью оплачиваемых восходителей сильно ограничено, остальным же предлагалось найти по 5000 $.

Всю зиму народ метался в поисках спонсоров, финансовые условия менялись только в большую сторону, и ничего не было понятно по составу до самого последнего момента. Я уже перестал верить в гипотетическую возможность собственного участия в этом мероприятии, однако за три недели до отъезда карты легли так, что вероятность этого приблизилась к 100 %.

Билеты, каковые остались только на 22 число, пришлось брать уже в марте. Основной состав томичей вылетал из Москвы 24-го, но на два дня раньше уезжали четверо участников кузбасской экспедиции “Эверест 2001”, с которыми мне и нужно было встретиться в Шереметьево. Томская часть экспедиции носила экзотическое название “Югра – Гималаи” и включала 6 томичей и петербуржца Алексея Никифорова. Странным образом оказалось, что в г. Томске нет ни одной организации, пожелавшей помочь финансово, а основные деньги проплатило правительство Ханты-Мансийского автономного округа, на строительных объектах которого, и работало большинство участников экспедиции, занимаясь промышленным альпинизмом. Так что закончим абзац опять же цитатой: “Нет пророка в своем отечестве”.

Вновь уезжать в Гималаи приходится в свой день рождения. Вставать на самолет в 5 утра, ночь и вечер перед отъездом традиционно занимают сборы, и я постарался замолчать собственные именины, тем не менее, кто помнил – пришли. Все, конечно, происходило быстро и скомкано, однако еще больше огорчало то, что я пролетаю и с дочкиным Днем рождения 23 марта, но видимо карма такая.

Тем не менее, грех жаловаться на судьбу, оказалось, есть друзья, заинтересованные в моей поездке ничуть ни меньше меня, причем эта помощь была совершенно неожиданной. Гораздо большего я мог бы ожидать от других, более близких мне людей, но как ни странно, именно в этом случае меня ждало разочарование.

Так или иначе, я уже подлетаю к славному городу Москве. Контрасты между провинцией и столицей заметны уже с воздуха. Если в Томске насчитывается штук 300 краснокирпичных особнячков и огромное количество мичуринских, то в пригородах Москвы шикарные особняки стоят как минимум на трети дачных участков. Вот такая великодержавная особенность нашей страны: большая часть экспортного сырья добывается далеко от столицы, а золотой дождь выпадает на территории вышеупомянутого субъекта федерации, опосредованно улучшая жизнь метрополии раза в 4 по сравнению с провинцией (читай колониями). Что же теперь удивляться сепаратизму?

Оказавшись в Москве, я опять попадаю в руки старого друга, выручившего меня с совсем уж необходимым снаряжением. Увы, но, вложив все деньги в экспедицию, я вынужден идти на Эверест в старой снаряге, с которой ходил еще лет 10 назад. Только вес данное обстоятельство увеличивает раза в полтора. Однако я давно уяснил для себя справедливость правила: не столь важно — в чем, сколь важно – как.

Своих компаньонов нахожу в аэропорте Шереметьево по колоритной внешности Юры Утешева. Знакомлюсь с его спутниками – барнаульцем Сашей Проваторовым и кемеровчанами Сергеем Зуевым и Колей Кожемяко. Некоторое время погодя появляется и четвертый участник – Саша Фойгт в сопровождении Юрия Байковского, раздающего нам значки с изображением эдельвейса. Оказывается, жюри фестиваля горных фильмов (детища Байковского) учредило приз за лучшее восхождение года – этот самый эдельвейс. На мой недоуменный вопрос, – не поторопился ли он, Юра ответил, что это вроде аванса. Вот так нежданно-негаданно стали мы кавалерами (а может быть и рыцарями) мальтийского…, заговорился, золотого эдельвейса. Простите, больше не буду ерничать, значок действительно красивый.

Невероятными усилиями мой неподъемный баул уменьшился в весе до 20 кг, переместив значительную часть своего содержимого на хозяина и в ручную кладь. Выгляжу я при этом толстым, неповоротливым медвежонком, в нелепых пластиковых ботинках, брякающих по полу со страшной силой. Все это — традиционный маскарад в борьбе с неподъемными тарифами “Аэрофлота”. Кстати говоря, пассажирами Российского рейса по большей части являются граждане дальнего зарубежья, билет для которых процентов на 20 дешевле, чем для россиян. Я так и не понял, в чем тут дело, но очевидно, что у кого-то проблемы со здравым смыслом.

После прохождения всех контролирующих инстанций и недолгого ожидания, оказываемся в тесном салоне ТУ-154. Лететь предстоит 10 часов, и я, абсолютно непростительно пренебрегая возможностью разглядывать ландшафт, сплю почти всю ночь.

Вот и Катмандинский аэропорт Трибхуван, где мало что изменилось со времени моего последнего посещения. Встречает нас живописно одетый руководитель экспедиции Дима Бочков, одновременно напоминая покорителя дикого Запада, рейнджера и скаута.

Размещаемся все в том же районе Тамэл, прямо напротив самой русской гостиницы “Шерпа гэст хауз”. Отель имеет несколько забавное для русского слуха название – “Свонига”, условия проживания в нем, несомненно, выше, чем в “Шерпе”, стоимость – 4 $ — койко-место в сутки. Устраиваюсь в одном номере с Сашей Фойгтом. К слову сказать, в Катманду можно найти жилье и за 1,5 $ c примерно таким же набором сервиса, правда, и качество будет существенно ниже.

В первый же вечер встречаемся с нашими ребятами из экспедиции на Лхоцзе Мидл. Парни завтра улетают, чтобы совершить очередную попытку восхождения на последний непокоренный восьмитысячник. Это мероприятие стало, чуть ли не национальной русской идеей, с подачи самого знаменитого нашего высотника Володи Башкирова, погибшего в первой попытке зайти на эту гору. Все последующие экспедиции стремились одолеть неприступную вершину со всех сторон, странным образом не изучив и не продумав, — где же здесь наиболее легкий путь. Выяснив, в результате бесплодных попыток, что гребни с запада и востока практически непроходимы, а южная стена представляет технически трудноразрешимую задачу, наконец-то наши ребята обратили внимание на северные склоны Лхоцзе. С той стороны находится редко посещаемое и труднодоступное ущелье Канчунг, но склон отлично просматривается с северо-восточного гребня Эвереста, откуда неоднократно сфотографирован. Несколько лет назад такая фотография попалась мне на глаза в одном французском журнале. Правая часть северных склонов Лхоцзе сразу обращала на себя внимание, как относительно легкодоступный 45-градусный снежно-ледовый склон, проходимый, в том числе и траверсом с Южного седла Эвереста. Неясными оставались лишь последние 100-200 метров скал до перемычки, но, учитывая, что средняя крутизна склона всего 450, а структура скал должна быть похожа на северную сторону Эвереста, можно было предположить, что они лезутся. Безусловно, определенную сложность доставляла лавинная опасность, но в любом случае этот вариант был явно предпочтительнее всех предшествующих. И именно эту идею пытается реализовать экспедиция сборной команды, без сомнения включающая лучших высотников России.

За столом моими соседями оказались екатеринбуржцы Сергей Тимофеев, Леша Болотов и Женя Виноградский. С Женей мы уже встречались в Катманду весной 95-го, а Сергея я помню по Иныльчеку 92. По большому счету это – цвет российского высотного альпинизма. Весь вечер разговариваем о том, о сем, все о горах, конечно. Не смотря на то, что окружен знаменитостями, дистанция не ощущается — они простые, разговорчивые парни, без всякого снобизма. Дай Бог, чтобы и в нашем коллективе сложились такие добрые отношения. Помимо екатеринбуржцев, в компании оказались москвичи Валера Яночкин и Виктор Володин, с ними я не знаком, как, впрочем, и с ближайшим соседом — красноярцем Петей Кузнецовым. Всех ребят объединяет одна маленькая деталь – все они в разные года ходили на Эверест. Заведение, в котором мы трапезничаем, кормит и поит всех покорителей Эвереста бесплатно, чем мужики, ничтоже сумняшеся и пользуются. Хорошо бы и мы, по возвращении, оказались здесь на таком же положении.

Десять последующих дней мы провели в Катманду, дожидаясь пока откроются перевалы через главный Гималайский хребет. Томительное ожидание заполнено какой-то сумбурной беготней по местным лавчонкам, закупками, поисками и ремонтом общественного снаряжения. Все же выкраиваю один день для поездки по местным достопримечательностям. Самый удобный и экономичный вид транспорта при этом – велосипед. Вдвоем с нашим доктором Славой Коломиным катаемся по Непальской столице и ее окрестностям. Славка здесь впервые и я по-хорошему завидую его впечатлениям первооткрывателя, тому, что я уже давно прошел, впервые посетив это горное королевство. Но, как ни странно, после той поездки и у меня остались некоторые пробелы, заполнить которые я и пытаюсь, начав с самой большой буддистской ступы – Буднатх. По карте выбираемся на другой конец города, где чуть не заблудившись, все же попадаем к искомой цели. Сооружение конечно грандиозное, тем более что построено около 2,3 тысячи лет назад, однако, все же не такое сногсшибательное, как главная Непальская ступа Сваямбуднатх. Тем не менее, почти все фильмы о Непале, которые я смотрел, в обязательном порядке демонстрировали зрителю этот шедевр древнего зодчества. Закончив с буддистскими храмами, направляемся в главный индуистский – Пашупатинатх. Попадаем туда с совершенно неожиданной стороны, малознакомой туристам, но путь стоит того – настолько живописна тропа к храмовому комплексу. Успеваем к вечеру вернуться в гостиницу и, несмотря на надвигающуюся грозу, отправляемся на перевал, далеко за город. Тропический ливень, наконец, загоняет нас под какой-то навес, где гостеприимный хозяин угощает кофе. После угощения опять отправляемся в путь, и, несмотря на мерзкую погоду, все же добираемся до перевала. Наверху дышится ощутимо легче, чем внизу — смог стал просто бичом Непальской столицы. Скорее всего, именно по этой причине большинство участников экспедиции мучается с воспалениями горла.

Помимо ребят с Лхоцзе Мидл то и дело сталкиваемся с участниками Украинской национальной экспедиции на Манаслу в жовто-блакитных костюмах. Большинство из них относится к нам по-доброму, но есть и откровенные националисты, отвечающие на просьбу поделиться салом враждебным: “Мы “сало” пишем с большой буквы, а “Москва” с маленькой”. Что касается остальных бывших соотечественников, то даже прибалты относились к нам по-родственному, не говоря уж о россиянине по рождению, казахстанце по гражданству Денисе Урубко, частенько захаживающему в гости к Саше Фойгту. Денис второй сезон пытается реализовать проект траверса Эверест-Лхоцзе. Пусть ему повезет.

В последние дни перед отъездом нашел возможность встретиться с нами посол России Владимир Васильевич Иванов — человек ответственный и влюбленный в эту страну и свою работу. В нем чувствуется потомственный дипломат, настолько продуманно и взвешенно он говорит. Посещение чиновника столь высокого ранга очень символично, в прошлую поездку мы не видели даже мелкого клерка из посольства. Владимир Васильевич долго рассказывает о политической обстановке в Непале и сегодняшней ситуации в России. Оказывается, в настоящий момент в гималайском королевстве развернулась, чуть ли не гражданская война. Когда мы были здесь в 95-м, коммунисты впервые выиграли выборы в парламент, но легальные методы борьбы не устраивали крайне левых, и теперь экстремисты перешли от политических действий к террору. Причем занимаются этим крайние радикалы маоистского толка. За прошедшие 6 лет, в результате боевых действий погибло около 1000 человек, часть провинций маоистами захвачено и там не действует королевская власть. Все это способствовало резкому снижению туристической деятельности в стране – основному источнику валюты. Гостиницы и сувенирные лавки — на грани разорения. Во многом поэтому, мы и живем в отеле с номерами стоимостью 40 $, заплатив всего 8. Из своих велосипедных поездок отмечу повстречавшуюся армейскую колонну в американской полевой форме, солдаты были вооружены винтовками М-16 — разительный контраст с кремниевыми ружьями и отсутствием бездымного пороха в непальской армии 95-го. Будет жаль, если Непал станет второй Кампучией. На прощанье Иванов подарил маленькие статуэтки Будды каждому участнику, и, несмотря на то, что нас было 12, фигурок посол почему-то принес 13. Тогда мы еще не знали, что через некоторое время нас догонит Олег Новицкий.

1 апреля, покончив со всей предотъездной суетой, уезжаем на северо-восток, к пограничному Непальско-Китайскому переходу Кодари-Зангму. Вечером этого же дня прибываем в Кодари. Высота 1800 метров практически не ощущается, мы только что прожили 10 дней в Катманду на высоте 1300 м. Крошечный непальский поселок Кодари состоит всего из одной улицы, ограниченный с одной стороны сбросом к реке, с другой – крутым склоном. Всей компанией идем к Китайской границе. Мост “Дружбы” связывает два берега, два мира – тот в котором мы жили совсем недавно и тот, к которому стремимся. Пограничники с непальской стороны даже не обращают на нас внимания, совершенно свободно доходим до разделительной линии. Монументальное сооружение с золотыми иероглифами на противоположном берегу призвано закрыть солидной вывеской всю нищету и убогость социализма. Как-то немножко тревожно возвращаться в собственное прошлое. С гораздо большим удовольствием предпринимаем попытку прогуляться вверх по склону, по выложенной камнями лестнице, уводящей далеко в небо. Вскоре доходим до небольшого буддистского монастыря, куда монахи приглашают войти. Жизнь у них простая и открытая. Свой быт и обрядовые помещения они демонстрируют не таясь и не стесняясь. Это беженцы. После оккупации Тибета китайской армией монахи жестоко преследовались, а их монастыри – дзонги беспощадно разрушались (и это в стране, где треть мужского населения проживало в монастырях). Очень многие бежали в Индию и Непал, где изгнанные со своей Родины тибетцы воссоздали там кусочки своей культуры. Все они простодушные и непосредственные люди – как дети, эмоции написаны на лицах. Забавно, что, пребывая в Непале вот уже 50 лет, они не знают местного языка.

Совсем свечерело, когда мы вернулись в гостиницу. В меню Богом забытой кафешки, с удивлением обнаруживаем “русский салат”. На проверку это оказывается блюдо из капусты, винограда, кусочков банана и апельсина, залитых майонезом. Угадайте, какой из фруктов наиболее русский? Размещаемся с Лехой Никифоровым в одной комнате. В ответ на его не совсем серьезное предложение начинать тренироваться, я встаю утром в 6.00. и часа полтора бегаю горными тропками по крутому склону. Леха удивлен, но заразить его не удается. У нас с Лехой примерно похожий взгляд на тактику восхождения, близкие физические кондиции и одинаковая идея бескислородного восхождения. Обычно такие совпадения заканчиваются формированием связки, однако не все зависит только от нас. Алексей старше меня на 11 лет, а список Гималайских трофеев, заставляет считать его наиболее сильным альпинистом в нашей компании. Во всяком случае, из 18 восьмитысячников, пройденных суммарно всеми участниками команды, рядом с Лешкиными восхождениями на К-2 и Макалу ни один не стоит. Уровень сложности не тот. Правда, последняя поездка в Гималаи у него состоялась 6 лет назад, однако Хан и Победа в 99-м – это тоже приличный результат. Еще один штрих – Алексей долгое время ходил в команде Балыбердина, а Бэл – это один из самых великих альпинистов современности.

Этим же вечером наш повар Нима огорошивает известием о том, что провоз овощей на Китайскую территорию запрещен из-за карантина, но проблему можно решить за 1000 $. Забегая вперед, скажу, что с этим никаких сложностей у нас не возникло, видимо, вся затея была придумана нашим хитромудрым поваром для увеличения своего достатка. Он и впоследствии беззастенчиво торговал продуктами экспедиции направо, налево, и его мало смущало даже то, что ловили за руку. Эх, где наш Майла – самоотверженный и надежный “кук” из экспедиции на Дхаулагири?

Ранним утром пересекаем границу, и долго трясемся в железной будке по горным серпантинам, уходящим куда-то далеко вверх. С дороги открывается вид на великолепный водопад, при ближайшем рассмотрении превращенный местными жителями в сточную канаву. Расположенный на другом берегу Китайский поселок Зангму, раскидан по склону на высотах 2300-2600 метров. Домики классически для горного селения выстроились по склону — словно стоят один на крыше у другого. Проходим таможню, где запрещены любые съемки (как впрочем, и на всех чек-постах), затем попадаем в китайский ресторанчик. Традиционные палочки с трудом позволяют управиться с десятком разнообразных блюд. Вскоре к такой кухне мы уже привыкнем, но работать ложкой все равно получается быстрее.

После небольшой задержки отправляемся в дальнейший путь. Сегодня нам предстоит добраться до Ниалама (3800 м) — это наиболее колоритный участок путешествия. Дорога проложена по отвесным склонам впечатляющего семисотметрового каньона Бхоти-Коси. На столь живописном участке теряем раза в два больше времени, чем надо бы. Особенно увлечен съемками наш оператор Саша Проваторов. Ниалам показался каким-то затерянным миром после зеленых долин Непала — кругом снег и высокогорная пустыня с безжизненными моренными холмами. C утра вновь час бегаю по горам – активная акклиматизация позволяет легче пройти болезненный процесс привыкания к высоте. Здесь очень холодно и про шорты нужно забыть.

По настоянию Саши Проваторова, уже бывавшего в здешних местах, следующая остановка нам предстоит не в навязываемом китайцами Тингри, а в Шегаре (4100 м), знаменитом своим монастырем.

Утром машины долго карабкаются на перевал (5200 м), упомянутый в одних источниках как Фанг-Ла, других — Лалунг-Ла, Анна же, уже бывавшая здесь, называла его Лонг-Ла. Борта долины украшены разноцветными каменистыми осыпями характерных для Тибета сглаженных холмов. Цвета преимущественно желтые и красные, зелени практически нет. Иногда облака бросают фантастическую тень на эти холмы, и окружающий пейзаж сразу принимает неземной облик Рериховских полотен. Кое-где видны развалины лессовых построек, сколько им лет – десятки или тысячи — понять трудно. Вот и плоская вершина перевала. За перевалом начинается Тибетское нагорье, с высотами 4000-5000 м. Местность чем-то напоминает Чуйскую степь на Алтае, такие же плоские бесснежные долины, только дно закрыто не травой, а галечниковыми россыпями. На западе открывается белоснежная Шиша-Пангма (8031). Перевал усыпан каменными пирамидками и опутан молитвенными флажками, бетонное сооружение с китайскими иероглифами — тур. Раздаю томичам мелкие монетки, которые оставляем у тура, чтобы вернуться. Все здесь, только где-то нет Леши Никифорова. Дальше в путь.

Нужно сказать, что северная сторона Гималаев резко отличается от южной. Тибет – это безводные каменистые плато, очень бедные на растительность. Долины южного склона напротив покрыты экзотическими тропическими плодовыми растениями, и позволяют иметь местным жителям – непальцам достаток, кратно превышающий доходы своих северных соседей. Вся влага, приносимая пассатами с океанских пространств, охлаждаясь, выпадает осадками на склонах гор с той стороны, мало какая тучка перебирается через высоченный Гималайский хребет. А вода в Азии – это жизнь. Отсутствие воды и суровые условия Тибетского нагорья на высотах около 4000 м, мало способствуют произрастанию злаков. Каждый выращенный колосок – на вес золота. Нищета – это естественное состояние жизни тибетца. Здесь это не вызывает вопросов. Культура народа, тысячелетиями проживающего в таких условиях, принимает иногда экзотические, на взгляд европейца, формы. Тибет настолько нищая земля, что один мужчина не в состоянии содержать одну жену, вот и приходится делать это сообща. Среди тибетцев, наверное, единственного на земле народа, распространено многомужство. Обряд погребения, также важнейший в культуре любого народа, здесь донельзя практичен. Умершего просто разрубают на куски, и разбрасывают диким зверям. Слишком тонок здесь круг жизни, и тело умершего непосредственно участвует в естественном жизненном круговороте.

Частенько встречаем местных жителей, облик которых с трудом поддается описанию. Руки и лица никогда не моются, и от постоянных ветров и поднимаемой ими пыли, принимают цвет земли. Одежда из толстых шкур и грубой ткани также стирке не подлежит. Женщины носят передник, на поясе которого -огромная металлическая бляха с чеканкой. У молодых парней в волосы вплетен ярко-малиновый элемент, напоминающий конский хвост. У женатых — в волосах белые кольца. Не знаю точно, насколько это верно, но слышал, что количество колец означает — сколько их – мужей у единственной жены. Наш китчебой Таши, например, пятый муж в своей семье. Все мужчины носят на шее одинаковый амулет – два красных шарика, соединенных палочкой с изображением лица. Видимо, это что-то ритуальное. Одежда резко отличает тибетцев от китайцев, предпочитающих европейский покрой. Полстолетия пребывания под оккупацией КНР, ничего не изменило в культуре этого народа. Кажется, и тысячу лет назад они были такими же. По версии некоторых исследователей здесь лежат истоки современной цивилизации. Где-то на уровне подсознания догадываешься насколько это древняя нация. Любопытные как дети, тибетцы норовят заглянуть прямо внутрь машины. По-детски непосредственна и их привычка чего-нибудь стянуть плохолежащее.

Где-то перед Тингри перед нами возникает, парящая в дымке, северная стена высочайшей вершины планеты. Нас радует, что снега на стене почти нет, только белыми черточками выделяются кулуар Нортона и красноярский маршрут. Однако мы зря обольщаемся, отсутствие снега ранней весной затем нам сторицей окупится.

Миновав несколько чек-постов (это полицейские кордоны), к вечеру добираемся до Шегара. Уже на подъезде к городу видим потрясающую картину – на вершину крутой трехсотметровой скалы забирается крепостная стена с башнями. Ради этого чуда стоило отказаться от ночевки в Тингри. Здесь мы пробудем два дня, поэтому экскурсия в монастырь откладывается на завтра, но я не могу удержаться и бреду туда по узким улочкам, отыскивая проход. Случайно встречаемся с Лешкой и дальше идем вместе. Монастырь когда-то представлял собой грандиозное сооружение, восемь столетий возводимое тысячами монахов. Пришедшие вслед за китайской армией хунвейбины разрушили Шегардзонг за несколько лет, тем не менее, даже развалины этого сооружения выглядят грандиозно. Некоторое время назад китайские власти разрешили тибетцам вернуться к своей тысячелетней культуре, и вновь образованные общины активно занимаются восстановлением древних дзонгов, бывших огромной частью национальной культуры Тибета. Около 30 монахов отстроили заново и крохотную частичку Шегардзонга в самой нижней части комплекса. На входе в жилую часть висит изображение бывшего монастыря. Только сравнивая его с современным видом, понимаешь всю грандиозность этого сооружения. Внутреннее помещение — темное и грязное, — место проживания немногочисленной общины. Грязь в Тибете воспринимается безо всякой брезгливости — это естественное состояние жизни в стране вечных пыльных ветров. Долго общаемся с монахами, которые разрешают все фотографировать и даже примерять их обрядовые костюмы, живо напоминающие фильм “Семь лет в Тибете”. В молельном помещении установлена восьмиметровая статуя Будды. Архитектура комнаты такова, что скульптура, кажется, заполняет все обозримое пространство. Образ Далай-Ламы, священный для тибетцев, китайцами запрещен, о чем монахи говорят шепотом. Кстати, правильно произносить Дали-Лама, как впрочем, и Лхаса не Лхаса вовсе, а Ласа. Леха, к моему удивлению, сообщает монахам, что посвящен в буддисты и его буддистское имя Карма Доджи. Оказывается, в одно из посещений Катманду его посвятили в буддисты, но, по-моему, это в основном рисовка. Покинув жилые помещения, пробираемся в верхнюю часть развалин. Солнце быстро катится к горизонту, а я еще пытаюсь добежать до самой верхушки, но закат сильнее меня. Ничего, поднимемся завтра.

Утром выхожу очень рано, поселок еще спит. Мне не хочется разрушать хрупкое чувство единения с этим миром, поэтому наверх я полезу один. Компанией мы сделаем это позже. При подъеме встречаются неприятные участки, где есть куда падать. Самое сложное место в десяти метрах перед вершиной — стенка, переходящая в камин прямо над бездной. Все это сооружение сложено из “живых” камней без раствора. Жаль отступать в нескольких шагах от цели. Лезется ли тут в принципе – я не знаю, лететь далеко. Прохожу этот участок максимально надежно – срыв исключен. Но вот и вершинная площадка, окруженная полуразрушенными стенками, вешки с молитвенными флажками образуют здесь целый лес. Эверест с этой точки не виден, он просматривается только где-то с верхней трети маршрута. Зато открывается Тибет – загадочная страна, в которую стремился еще Пржевальский. Где-то здесь находится таинственная Шамбала – страна древних мудрецов. Резкие тени высокогорья расчерчивают совершенно необычный пейзаж – ожившие картины Рериха, – наверное, такой она и должна быть мифическая Шамбала. Спускаться сложнее, чем подниматься, невольно шепчу про себя: “Ом мани падме хум” – единственная мне известная буддистская молитва. Вот так на честном слове и максимально собранный, прохожу опасный участок. Спуститься в отель успеваю еще до подъема. Отелем китайцы называют глинобитное сооружение казарменного вида. Сервис просто жуткий. Нам то, Хомо совьетико, все это привычно, но как должны быть шокированы европейцы. После завтрака посвящаем время изучению монастыря. Учитывая, что все участники – опытные альпинисты, дружно лезем на вершину. Перед последней стеночкой, где, по доброму, надо бы с веревкой, кое-кто отказывается идти дальше, вроде как мы же на Эверест собрались, а не здесь шею ломать. Внизу возникает некоторая заминка, но подошедший Дима лезет не сомневаясь ни капли, чем подвигает к этому и остальных. На вершине разводим в жертвеннике священный огонь. Спускаться по пути подъема почти ни у кого не возникает желания, поэтому идем по какой-то неизвестной тропке, которая, удачно огибая склон на 3000, обходит все опасности.

После еще одной ночевки в Шегаре, отправляемся на трех джипах в базовый лагерь (5150 м). Дорога, ведущая к Эвересту, была специально построена к первой китайской экспедиции 1960-го года. Представляю ее себестоимость …. Ведь требовалось в течение года-двух обустроить горную автодорогу со всеми ее серпантинами и прочими сложностями. Однако великий кормчий сказал: “Надо”. Как бы то ни было, теперь это позволяет нам добраться на машине прямо до базового лагеря. Посередине дороги забираемся на пятитысячный перевал Це, что по-тибетски означает “соль”. Это лучшая точка панорамной съемки, для чего и задерживаемся. Отлично просматривается главный Гималайский хребет и несколько восьмитысячников: Макалу, Лхоцзе, Эверест и Чо-Ойю. Очень солидно выглядит ближерасположенный Къянчунг-Канг (7925 м). Правее Чо-Ойю также просматриваются значительные поднятия, кажется семитысячники Менлунгцзе и Гауризанкар, а может быть одно из них это Шиша-Пангма.

Километрах в 50 от ВС останавливаемся пообедать, в специально выстроенном под Эверестом отеле. Стена с видом на вершину полностью стеклянная. Почему-то вспоминается Визборовский “Завтрак с видом на Эльбрус”, в интерпретации “Обед с видом на Эверест”.

Вот и продуваемая всеми ветрами, пыльная площадка базового лагеря. Размещаемся прямо на месте, где когда-то располагались экспедиции 22-го, 24-го года. Это зеленая поляна на правом берегу, спрятанная в углу фронтальной и боковой морены. На вершине фронтальной морены, среди гигантских каменных блоков нахожу каменную табличку, посвященную героям первых экспедиций – Мэллори и Ирвину. Точнее, правильно было бы говорить Ирвайн, но в русской литературе пишут именно так.

Массовое нашествие альпинистов в 90-е годы подвигло китайские власти к какому-то строительству. На морене над лагерем возведен капитальный дом со всякими службами. В районе нашей поляны построены два бетонных туалета, еще одно отхожее место стоит на верхнем поле, где так же разбросаны лагеря экспедиций, пока немногочисленных. Всего же их ожидается около двух десятков.

Полдня занимаемся обустройством лагеря. У каждого есть индивидуальная палатка, но Леха предлагает разместиться в его “Салеве”, а мою двухместку использовать для проживания в передовом лагере АВС(6400 м). Для АВС у нас специально приготовлено пять высоток, но соглашаюсь с Лешкой, хоть и уверен, что погибель ожидает мою пляжную палатку в погодных условиях 6400. Ради горы и компании приходится чем-то жертвовать. Забегая вперед, отмечу, что к моему удивлению, эта конструкция удачно выдержала все, что ей было ниспослано.

Все раздумывал, нужно ли в моем повествовании шаблонно обращаться к истории? Пожалуй, что пора, иначе запутаемся в современности.

Общепринято начинать историю высочайшей горы Земли с открытия ее для себя европейцами. Начнем и мы. Стояла себе гора миллионы лет, тысячелетиями называемая местными жителями Чомолунгма (как тибетцами с севера, так и шерпами с юга), но придумала Индийская (читай английская) географическая служба измерить ее высоту. Измерили, и в 1952 году удивились, вот те на – пик XV и не пятнадцатый вовсе, а самый что ни на есть высочайший на Земле. Однако забыли спросить местное население — как зовут-то. Мало ли какое туземное название, неудобоваримое для европейского слуха. Думала, думала географическая служба, и надумала, а давай по фамилии бывшего шефа назовем — Эверест. Красиво. Так и порешили. Однако и жители южных предгорий Гималаев свое независимое мнение имели. Поковырялись в закоулках памяти и вспомнили — на непали-то зовется вершина Сагарматха. Так вот и получила гора в последние 150 лет существования три имени: Чомолунгма, Сагарматха и Эверест. Просто Франция какая-то, да и там-то только двойные имена приняты.

Название Чомолунгма принято переводить эффектно – “Мать Богов Земли”, однако смысловой перевод звучит несколько иначе. Не склонны тибетцы к фетишизму. Первая часть слова образована от тибетского “Богиня-мать”, по смыслу это то же самое, что просто богиня или покровительница. Вторая часть слова может переводиться и как “земля”, но вернее – “долина”. То есть правильно называть “Богиня долины”, или, может быть, “Покровительница долины”. Однако чтобы не мучить читателя, вернусь к традиционному “Эверест”, раз уж так повелось.

Как только выяснилось, что Эверест – высочайшая вершина Земли, поклонники горного спорта стали задумываться о покорении пика. Но в прошлом веке сделать это было весьма затруднительно. Как Непал, так и Тибет дорожили своей независимостью, и любое появление на своей территории белого человека (т.е. колонизатора) не приветствовали. В начале XIX века англичане уже обломали себе зубы в горном королевстве Непал, но солдат в колониальные полки стали набирать из гуркхов (так тогда называли непальцев). Абсолютно бесстрашные и неприхотливые воины они и сегодня составляют Британский спецназ – идеальные солдаты. В 1904 году майор армии ее величества Янгхазбенд с двумя полками гуркхов перешел Гималаи, и занял Лхасу. Однако в этой нищей стране, где мерилом богатства являются духовные ценности, колонизаторам делать было нечего. Держать в Тибете гарнизон экономически было совершенно нецелесообразно. Единственное, чего добился Янгхазбенд – подписания договора с правительством, благодаря чему Тибет (по европейской логике) попадал в зависимость от Великобритании. Как на все это смотрел Далай-Лама, мы не знаем, но возможности провести экспедицию на Эверест англичане добивались еще почти два десятка лет.

В 1921 году таковая состоялась. Ввиду совершенной неизведанности района задачи перед ней ставились разведывательные. Поднявшись на перевалы с севера от Эвереста, экспедиция дала им названия: Южный перевал (Лхо Ла) – в западном гребне; Чанг Ла (северный перевал) или, по английски – Норд кол – в северном отроге вершины. Оптимальный путь восхождения был найден не сразу. Первоначально — через ледник Картафу, лишь позже отыскали подход, которым и шли почти все последующие экспедиции — огибая северный отрог, по моренам ледника Восточный Ронгбук, с выходом на Чанг Ла (7050 м). Дальше экспедиция не поднималась, но было очевидно, что нужно будет выбраться на северо-восточный гребень, а по нему двигаться к вершине.

Целью экспедиции 22-го года было восхождение на Эверест. Более всего было неясно, может ли человеческий организм существовать выше 8000 м. Может — ответили Мэллори, Нортон и Сомервелл, поднявшись на 8180 без кислорода. Финч и Брюс достигли высоты 8320 м. Попытки во что бы то ни стало дойти до вершины, в этот раз закончились трагедией – в лавине на перевале погибли семь шерпов.

Следующая экспедиция состоялась в 1924 году. Исторически это самое значимое мероприятие, если не считать экспедицию первовосходителей 53-го года. До сих пор нет ответа на вопрос, – какой высоты достигли Мэллори и Ирвин, но точно известно, что Нортон дошел до 8560 м, а его напарник доктор Сомервелл остановился шестьюдесятью метрами ниже. Однако же вернемся к первой связке, оставившей нам главную загадку Эвереста. После высоты 7500, северный гребень упирается в относительно легкопроходимый скально-снежно-осыпной склон, что заставляет восходителей разбредаться по нему достаточно широко — это все пространство склона от линии Северного гребня, до большого кулуара, также называемого кулуаром Нортона. Но если Нортон выбрал вариант траверса склона, что позволяло ему обойти технически сложные ступени гребня, то Мэллори шел путем, наиболее близким к современному – с выходом на северо-восточный гребень в районе понижения между главной вершиной и северо-восточным плечом. Далее путь проходит четко по линии гребня, прерываемой тремя скальными ступенями. Загадка — почему Джордж Мэллори выбрал себе в напарники молодого и неопытного Эндрю Ирвина, а не ветерана Гималайских экспедиций и сильного альпиниста Оделла, с которыми оказался в штурмовом лагере 8300 (это высота и современного лагеря)? Последний раз Оделл, по его утверждению, видел эту связку выше Второй Ступени, однако здесь я разделяю точку зрения Месснера – участок от Второй до Третьей Ступени с высоты 7800-8300 не просматривается, и, скорее всего, видел он их на выходе с Первой Ступени. Очевидно, что связка с какой-то высоты повернула назад (скорее всего 8600). В лагерь они не вернулись. Ледоруб Ирвина экспедиция 33-го года (Ратледж) нашла 20 метров ниже линии гребня и 250-300 м восточнее Первой Ступени. Тело Мэллори обнаружили в 1999 году, 60 метров выше места расположения последнего лагеря 24-го года. Предположительно, он погиб при срыве. Вопрос — были ли Мэллори с Ирвином на вершине – главный вопрос истории Эвереста. Точный ответ на него мы, скорее всего, никогда не получим. Я полагаю, с вероятностью 99 %, что технические сложности второй ступени были для англичан непреодолимым препятствием. Именно это утверждали еще участники штурмовых групп экспедиции Ратледжа. Американская экспедиция 99-го года ставила эксперимент, – используя современное снаряжение, возможно ли пройти Вторую Ступень лазаньем? Не получилось. Однако оптимисты думают иначе.

Помимо связки англичан, за две экспедиции в лавинах на Северном перевале погибли девять шерпов. Но, когда бы англичане считали смерти портеров? Для них они были чем-то вроде яков. И в современной Западной литературе за трагедию поминают только историю Мэллори, Ирвина. Однако Далай-Лама посчитал иначе. Восемь лет после этих событий англичане не могли добиться разрешения на проведение экспедиций, добившись же, ни одна из полудюжины не смогла достичь результатов лучше экспедиции 24-го года. Начавшаяся в сентябре 38-го II Мировая война, надолго прервала гималайские сезоны.

Вторая половина XX века все перевернула в истории Эвереста. В 1951 году китайская армия оккупирует Тибет. Еще десятилетие после этого в стране продолжаются стихийные волнения, которые подавляются с пролетарской жестокостью. На восхождениях с Севера фактически поставлен крест. Однако с конца 1949 года свои границы открывает Непал, до этого полтора столетия не терпевший присутствия европейцев. Наступает эпоха восхождений с южной стороны горы. Две английские экспедиции в 50-м и 51-м годах ограничиваются несерьезной разведкой. Весной 52-го на Эверест впервые идет небританская команда, и едва не добивается успеха. Маршрут швейцарцев проложен через ледопад Кхумбу, выходит в Западный цирк (6300 м), далее по Женевскому контрфорсу выбирается на Южное седло Эвереста (8000 м). Двойка Раймон Ламбер – Тенцинг Норгей доходит до 8600, кажется, до вершины уже рукой подать – проблема Эвереста с Юга практически решена, но, увы, – отступление и новая попытка осенью того же года. Отказавшись от штурма контрфорса, швейцарцы логично выходят на Южное седло по желтой стене Лхоцзе. Сильнейшие ветра позволяют той же связке подняться только до 8100. Сегодняшний классический маршрут в точности повторяет маршрут швейцарцев, но самим первопроходцам зайти было не суждено. Засуетились англичане, уже считавшие Эверест своей горой. В весеннюю экспедицию 53-го года вкладываются огромные силы и средства, руководит мероприятием отставной армейский полковник Джон Хант. Путь уже разведан швейцарцами, надо лишь развить успех. Первая ударная связка – англичане Чарльз Эванс и Том Бурдиллон достигают лишь небольшого перегиба в южном гребне, который они называют Южной вершиной Эвереста (8750). И быть бы Эвересту вновь непобежденным, если бы не шерп Тенцинг Норгей и его напарник новозелландец Эдмунд Хиллари. 29 мая двойка выходит на вершину. Это была победа.

Пора вернуться на северную сторону. В 1955 – 58 годах организуется несколько совместных советско-китайских альпмероприятий под руководством Евгения Белецкого: на пики Единства, Октябрьский, Ленина, Мустаг-Ата, Конгур II. Эти восхождения в горах Кашгара и Памира – тренировочные мероприятия к планируемому восхождению на Эверест. Четыре года подготовки завершает разведка северных склонов Эвереста поздней осенью 58-го, в которой участвуют и наши восходители: Белецкий, Филимонов и Ковырков. Однако планы на весну 59-го срывает крупнейшее восстание в Тибете. Мятеж жестоко подавлен, по всему Тибету стоят китайские гарнизоны, но тут харизматические советские лидеры чего-то не могут поделить с товарищем Мао. Все надежды на Эверест поколения 50-х перечеркиваются политическими разногласиями СССР и КНР. Отзвуком той подготовки на страницах западной прессы мелькают нелепые сообщения о безуспешной советско-китайской экспедиции на Эверест под руководством Павла Чхумлиана, закончившейся горой трупов. Книга рекордов Гиннеса тоже принимает в этом участие – самое большое смертоубийство в альпинизме – более сорока погибших. Вот такие следствия холодной войны. Как ни странно, я обнаруживаю сведения об этом даже в серьезной книге об Эвересте 2000 года издания.

Китайские альпинисты, подготовленные советскими высотниками, организуют самостоятельную экспедицию весной 1960 года. Тройка восходителей (Ван Фучжоу, Цуй Иньхуа и тибетец Ганьпо) поднимается на вершину по маршруту английских экспедиций 20-х. На вершине они оказались ночью, затратив на прохождение последних 200 метров почти сутки. Запад вновь в сомнениях. Современные издания говорят о том, что достоверно предоставлены только фотоматериалы, снятые с высот 8550 – 8650. Здесь есть принципиальная разница. Вершина Второй Ступени – 8630, если китайцы ее прошли, то можно не сомневаться в успехе. Но китайцы утверждают, что первый вылез Вторую Ступень, сняв обувь, т.е. босиком. Такие вещи не укладываются в моей голове – следствие такого поступка — потеря пальцев, а то и ступни. Наверное, не верят этому и на Западе. Однако посмотрите на построенную китайцами дорогу к Эвересту – разве он мог поступить иначе?

В ответ на сомнения Запада в течение 60-х годов одна за другой организуются все новые китайские экспедиции. Безуспешно. Экспедиция 1975-го года становится национальной идеей, только альпинистов участвует более 300. Железная машина движется, не считаясь с потерями, сколько там было положено людей – китайцы никогда не скажут. Результатов было несколько. На вершине Эвереста установлен трехметровый триангопункт. Среди восьмерки восходителей одна – женщина, только считанные дни не позволили ей стать первой женщиной на Эвересте. Всего же высоты 8000 метров достигли более 20 женщин. Дюралевая 7-метровая лестница на Второй Ступени до сих пор служит восходителям с северной стороны. В восхождении 75-го года никто не мог усомниться.

Однако ради последовательности я уже нарушаю хронологию. Вернемся на юг. Экспедиция 61-го года на Макалу, под руководством Эдмунда Хиллари и американская экспедиция на Къянчунг-Канг в 62-ом серьезно нарушают Непальские законы. Экспедиция Хиллари без всякого разрешения попутно совершает восхождение на Амадаблам, а американцы вместо заявленного объекта безуспешно пытаются подняться на Эверест с Севера. Отношение к независимой стране, как к колонии сразу вызывает ответную реакцию — целое десятилетие после этого мало какая Западная экспедиция могла получить разрешение Непальского короля. К редким исключениям относится восхождение американской команды в 63-м году. Удачно решив проблему выхода на Западный гребень, экспедиция, усилиями штурмовой двойки Хорнбайн-Ансольд находит возможный путь по Северной стене Эвереста – это узкий кулуар, приводящий на вершинный гребень. Впервые, помимо классических, был проложен новый маршрут на Эверест.

Новая суперзадача возникла в начале 70-х – Юго-Западная стена. Фактически, путь восхождения до 8100 представлял собой снежный кулуар, далее путь перегораживала 400-метровая скальная стена, в которую и упиралось большинство экспедиций 70-х. Наконец, команда Боннигтона сумела облезть стену по кулуару слева. Интерес сразу пошел на убыль, хотя основная проблема – стена – так до сих пор и не решена.

Весной 78-го участники австрийской экспедиции Месснер и Хабелер впервые заходят на Эверест без искусственного кислорода. Это восхождение расставило новые приоритеты в высотном альпинизме.

В 79-м сильная и дружная команда югославов прошла очень длинный Западный гребень от перевала Лхо-Ла. Комбинация этого маршрута с американским 63-го года – цель всех современных попыток с Запада. В том же году КНР, наконец, открыла возможность восхождений с севера и востока. На следующий год — два отличных результата – восхождения японцев по классике с Севера и первопрохождение Северной стены по кулуару Хорнбайна. Еще большего уважения заслуживает блестящее соло-восхождение Райнхольда Месснера по Северной стене в муссонный период. С Непальской стороны – первое зимнее восхождение и прохождение Южного бастиона польскими командами.

1982 год – первая советская экспедиция в Гималаи, и сразу – левый контрфорс Юго-Западной стены. Месснер расценивал шансы, как 1 к 100. Тем не менее, результат превзошел все ожидания — на вершину поднялось одиннадцать восходителей. До сих пор это самый трудный маршрут Юго-Западной стены, и один из самых сложных маршрутов наших в Гималаях. Однако, став эпохальным событием в советском альпинизме, чего-то нового в мировом масштабе эта экспедиция не принесла.

Год спустя американцы со второй попытки проходят Восточную стену – видимо, это сложнейший из пройденных маршрутов на Эверест. Перепад склона – три с половиной тысячи метров, первый километр – экстремальное лазанье. Повторных попыток не было. Другие потенциальные маршруты Восточной стены остаются невостребованными, по причине предельной сложности и опасности. Есть лишь два восхождения с востока через Южное седло.

Осенью 84-го года — полное прохождение кулуара Нортона австралийской связкой.

Долгое время последней классической задачей на Эвересте оставался очень протяженный северо-восточный гребень. Неоднократные попытки завершились успехом японцев в 1995-м. Неплохое достижение — прохождение кулуара северо-восточной стены Красноярской командой, однако, маршрут насколько сильный, настолько и нелогичный.

На сегодняшний день первоочередной проблемой на Эвересте, видимо, является Фэнтэзи риб – фантастическое ребро с Восточной стороны Эвереста. Путь чрезвычайно сложный, как и все маршруты Восточной стены. Для поклонников директов уточню, что ребро выводит не прямо на вершину, а на 7884 Северо-Восточного плеча. В сравнении с этим маршрутом — Северная стена, почему-то особенно популярная в России – намного слабее. В среднем север – это сорокаградусный склон, видимо, не самый экстремальный, хотя и требующий серьезной работы.

Вышеперечисленные пути уникальны, основным же спросом у восходителей пользуются классические маршруты — как с Севера, так и с Юга. Каждую весну (осенью погодные условия Эвереста предоставляют многократно меньшие шансы) базовые лагеря собирают сотни восходителей и не меньшее количество носильщиков. 23 мая 2001 года зашел уже тысячный восходитель на Эверест, количество же восхождений приблизилось к 1500. Последнее десятилетие с размахом развернулись коммерческие экспедиции, собирая клиентов, часто и с новичковой подготовкой. Восхождение на Эверест стало вопросом технологии и денег. Маршрут провешивается веревками снизу доверху, заброска и установка лагерей – работа шерпов, необходимое количество кислорода – также их забота. Клиенту необходимо овладеть только элементарными навыками передвижения по горному рельефу. При всем при этом Эверест остается очень серьезной горой. Да, может подняться и новичок, но нет гарантии никакому мастеру. В мае 2001 года на южном маршруте погиб Бабу Чири Шерпа – человек уникального здоровья, 10 раз побывавший на Эвересте, в том числе 20 часов проживший на вершине без кислорода. Ему же принадлежит скоростной рекорд восхождения на Эверест – 16 часов. С другой стороны, внезапное ухудшение погоды не позволяет выжить людям со слабой подготовкой. В этом плане наиболее известны события весны 96-го, когда за одну ночь погибло 8 человек. Участие в экспедиции обходится клиенту в 30 – 70 тысяч долларов — этакая дорогостоящая развлекалочка с риском для жизни. Наверное, в чем-то прав Крис Боннингтон, вообще не считающий современные восхождения на Эверест альпинизмом. Впрочем, это вопрос философский, что первичнее — спорт или возможность познания.

Восьмого апреля подошли яки и на следующий день выходим на 5800 – промежуточный лагерь, иначе – Мидл кэмп. В этот выход задача у нас совсем простая – подойти на 6400 и установить передовой базовый лагерь. Расстояние вроде бы небольшое – 18 километров, но неакклиматизированный организм осилит его только за два дня, да и то, как говорит Дима: “Весь в соплях”. Наверное, с северной стороны Эвереста существует самое высокое на Земле место, куда можно подняться по коровьей тропе, яки ведь, по сути, – те же коровы. Тем не менее, многим подход на 5800 дается тяжело – сказывается высота. С трудом устанавливаем палатки и кое-как размещаемся. Утром снова выходим. От лагеря 5800 нужно спуститься на дно крутого ущелья ледниковой речки, затем выбраться на срединную морену, каменистым горбом прорезающую весь ледник Восточный Ронгбук. Без этой морены подходы усложнились бы многократно. Пики сераков выстроились по леднику сплошной стеной, словно акулья пасть. Большое неудобство создают яки, то и дело обгоняющие медленно ползущих мемберов. Так что пока, коровам мы проигрываем. Як всю жизнь живет в высокогорье и, кажется, высота на него не действует абсолютно, не то что на якменов (вроде бы тоже местных жителей), которым, поднимаясь, раздал весь аспирин.

Орографически левый борт долины ограничен северным отрогом Эвереста. В нем всего несколько вершин, на некоторые восхождения совершены еще в далекие 30-е. Самая значительная из них – Чангцзе (7550) – северная вершина Эвереста. На нее проложено несколько маршрутов с ледника Восточный Ронгбук, самый простой – с Северного седла. Технически сложные маршруты Западной стены, и очень логичный маршрут с перевала в южном гребне вершины — не пройдены.

Склоны восточного борта долины образуют вершины отрога, отходящего от перевала Рапью Ла (6500 м). Узловая вершина так и называется – Рапьюцзе, она должна быть неплохой обзорной точкой, и хорошо было бы взглянуть с нее на неведомый Канчунг, лежащий за перевалом. Месснер назвал одну из глав “Хрустального горизонта” – “Канчунг – мистерии и тайны” — если будет возможность, попробую сходить хотя бы на перевал. Из прочих вершин отрога альпийскими формами выделяется только Келлас Рок пик, названный в честь знаменитого исследователя Гималаев доктора Келласа. Он умер на одном из Гималайских перевалов, участвуя в первой Эверестовской экспедиции 21-го года, друзья назвали его именем вершину, и он был достоин того. Странно, что в наше время более известно имя Эндрю Ирвина, ничего и не совершившего в горах. Прочие вершины отрога имеют сглаженные формы рельефа, характерные для Тибета, но склоны вершин, обращенных в Канчунг, похоже, обрываются туда отвесными стенами.

Обогнув длинный северо-восточный отрог Чангцзе, наконец, можем разглядеть Эверест вблизи. Хорошо просматривается Красноярский маршрут 96-го года – крутой заснеженный кулуар, выходящий на северный гребень в районе 8300. Это единственный пройденный маршрут северо-восточной стены. Популярностью склон не пользуется, так как все маршруты рано или поздно выходят на классику, где еще нужно пилить очень протяженный гребень.

Справа северный гребень Эвереста, по которому нам и предстоит идти на вершину. Самая низкая точка гребня – перевал Норд кол, он же Северное седло. С ледника на перевал ведет крутой снежно-ледовый склон. В первых экспедициях на нем погибло много народу, сегодня же несчастные случаи на этом участке – редкость. На вершине перевала ставят промежуточный лагерь. Оттуда до 7500 поднимается широкий снежный гребень, продолжающийся до 7900 разрушенными скалами. На участке от 7600 до 7900 ставят палатки второго лагеря — это самое ветреное место на горе. Здесь ветер рвал даже знаменитые своей ветроустойчивостью палатки “Канченджанга”. Выше 7900 маршрут уходит направо вверх, ветер сразу стихает. Комбинированный рельеф приводит на снежно-осыпную террасу третьего лагеря (8300). Выше начинается “желтый пояс” – скальная стена, достаточно простая, которую проходят по системе кулуаров, стенок, полок. Выход на гребень – высота 8450 — отсюда начинается километровый траверс. Вначале идут по пологому скальному гребню, упирающемуся в крутую 15-метровую стенку Первой Ступени (8550). За Первой Ступенью несколько веревок неприятных траверсов приводят к Маашрум рок (8600) – нависающим скалам грибообразной формы. Далее опять кривые траверсы до Второй Ступени (8630). Вторая Ступень разбита на две скальные стенки: первая достаточно просто выходится по камину; вторая – более сложное препятствие, но здесь стоит дюралевая китайская лестница. Впрочем, при наличии старых веревок и в ней нет особой необходимости. За Второй Ступенью опять длинный пологий гребень, приводящий к Третьей Ступени. Ступень крутая, но сильно разрушена и вылазится просто. За ней – треугольник – стометровый снежный склон, на котором нужно тропить. Последние 50 метров, кажется, логично идти по выкручивающемуся снежному склону, но обычно уходят направо по узким полкам, траверсом до небольшого скального кулуара, рассекающего стену. Здесь по уступам поднимаются на предвершинный гребень, где несколько снежных взлетов приводят к вершине. Все технические сложности маршрута преодолеваются по навешенным веревкам, обновляемым каждый год. Если есть русские экспедиции, обычно они этим и занимаются. Основная сложность маршрута – это высота и протяженный гребень. Грамотная тактика при таком раскладе – ключ к успеху.

6400. Полдня занимаемся обустройством передового базового лагеря (АВС). Кухня и столовая образованы двумя, стоящими тандемом палатками. Их неоднократно перестраивали, но все равно это убожество больше напоминает шатер якмена, слава Богу, только внешне. Вместе с нами поднялся один из двух поварят – китченбой Таши — они будут по очереди нести вахту в АВС – мыть посуду и кипятить чай, а заодно следить за имуществом. Для их проживания есть 4-местная палатка. Сами мемберы расположились в трех пятиместных высотках, четвертая – под склад, пятая “Канченджанга” так и пролежала невостребованная до конца экспедиции. Теоретически можно разместить больше 30 человек, но нам места требуется раза в три меньше. Несмотря на такой избыток жилплощади, мы с Лешкой устраиваемся в моей тесной двухместке, отчего Лешка постоянно ворчит. Конечно, жить втроем-четвером в “Канченджанге” комфортнее, однако меня устраивает и такой быт. Следующий день посвящаем хозяйственным делам. Мы с Лехой согласны друг с другом, что вторая ночевка здесь на 6400 – лишняя, но командиры решили именно так. Утром по этой причине уходим вниз не совсем здоровые. В базовый лагерь спускаемся за шесть часов.

Часть 2